Ключевой вопрос осмысления «национальных интересов», определяемых российским законодательством
как «
объективно значимые потребности личности, общества и государства в обеспечении их защищенности и устойчивого развития», заключается, естественно, в том, возможно ли вообще говорить о том, что у общества и государства есть некие потребности, выходящие за пределы нужд и запросов отдельных граждан, - и насколько такие потребности могут быть «объективны». По сути, это старый спор «номиналистов» и «реалистов» - только в сохраняющих актуальность декорациях.
Спор номиналистов и реалистов разразился в социологии в конце XIX - начале XX вв.; коротко описать его можно следующим образом. Реалисты – такие теоретики, как Людвиг Гумплович или Эмиль Дюркгейм – полагали, что социальная группа есть нечто большее, чем просто сумма образующих ее граждан; номиналисты – Георг Зиммель, Габриэль Тард и Макс Вебер – полагали, что любая группа или сообщество есть именно совокупность индивидуальных социальных действий Для многих людей, вместе с тем, «национальный интерес» вполне может существовать в отрыве от личных взглядов и предпочтений – более того, люди нередко готовы подменять индивидуальные интересы некой коллективной сущностью, в наличии и важности которой они нисколько не сомневаются. Отталкиваясь от этого, французский философ
Фрэнк Сороф выделял несколько существующих одновременно трактовок общественных и национальных интересов.
Первой из них является представление о том, что «национальным» или «общественным» можно называть самые широкие или основополагающие потребности, затрагивающие как можно большее количество жителей страны. К таким потребностям, естественно, относятся мир и безопасность, благосостояние и стабильность, развитие и признание на международной арене. Подводным камнем столь радужной картины оказывается, пожалуй, лишь одно обстоятельство – в такой трактовке в «национальном интересе» нет, собственно, ничего специфически национального. Все граждане всех стран, в принципе, стремятся все к тому же счастью – если, конечно, их не слишком портит квартирный вопрос.
Второй интерпретацией является национальный интерес как некая «традиционно поддерживаемая ценность» (commonly-held value). Эта трактовка, по сути, представляет общее благо как не требующую доказательств и аргументов святыню, защита и отстаивание которой при любых условиях является достоинством. При кажущейся оправданности эта концепция вызывала и вызывает уместные вопросы: еще в 1894 году в статье «Христианство и патриотизм»
Лев Толстой писал, что «
патриотизм есть не что иное, как орудие для достижения властолюбивых и корыстных целей, а для управляемых — отречение от человеческого достоинства, разума, совести и рабское подчинение себя тем, кто во власти». Сегодня же «национальный интерес» нередко оказывается искажением демократии, призванным скрыть отсутствие диалога с гражданами – вместо этого политики ведут беседу с воображаемым «народом», «нацией» или всей «страной» разом.
Французский социолог Клод Лефор подчеркивал, что апелляция к Единому Народу предлагает, по сути, «бегство от реальности», призванное подменить изначальные общественные разделения неким воображаемым образом единства; то же самое, вероятно, связано и с национальными интересами. Третья трактовка Сорофа – национальный интерес как морально-нравственный императив. Здесь «нация», по сути, становится заменой религии, характерной для секулярного общества: речь идет даже не об отдельной ценности, как в предыдущем случае, а в принципиальной необходимости согласования каких-либо решений или действий с общественным благом.
Майкл Уолцер в работе «О терпимости» указывает, что «
речь идет о такой "религии", которая неотделима от государства: она суть кредо самого государства и в качестве такового имеет решающее значение для его воспроизводства и долговременного сохранения им стабильности». Коллега и соотечественник Уолцера
Роберт Белла отмечает, что и важнейшие государственные праздники, и символическая атрибутика торжественных мероприятий, и установленный подход к трактовке исторических событий – все это заключается в своеобразный легендариум, свод политических мифов, позволяющих усвоить некоторый образ национального государства именно на ценностном уровне.
Четвертая трактовка Сорофа – это «национальный интерес» как некая конструкция, результирующая сложившийся в обществе баланс интересов заинтересованных групп и сообществ. По сути, именно такой интерпретации соответствует большинство высказываемых мнений относительно «национального интереса» - В этом духе рассуждает
Александр Вендт, автор модной «
квантовой» теории международных отношений. Он полагает, что «целое» в политической сфере не есть сумма частей и даже не является чем-то «большим», чем эта сумма;
целое – «иное, чем сумма частей». Вендт проводит параллель с молекулами и атомами: практически любая молекула не повторяет свойств атомов, «
а обнаруживает настолько отличные от них качества, что сравнивать их в какой бы то ни было шкале, включая «больше-меньше», представляется едва ли не абсурдным». Соответственно и в общественных науках нелепо было бы рассуждать о том, что национальные интересы складываются из групповых или индивидуальных или хотя бы превосходят их своим размером или масштабом; речь, вероятно, может идти о том, что потребности государственных структур или некоего сконструированного «общества» могут иметь условное отношение как к групповым, так и индивидуальным потребностям