В последние десятилетия спор о неравенстве все чаще напоминает помещённый в зеркальный лабиринт еврейский анекдот о чтении антисемитских газет. Борцы с неравенством, все чаще уничижительно обозначаемые как SJW, social justice warriors, в лице, прежде всего, публицистов и политических исследователей, указывают на поразительную распространенность в мире неолиберальной повестки, не просто игнорирующей, а, по их мнению, даже патронирующей существующее неравенство. Их оппоненты, в свою очередь, видят в обсуждении последнего провокацию социалистов, алчущих власти и даже мирового господства, заговор, направленный на чёрный политический передел. Обе стороны настолько неистово демонизируют друг друга, что порой сам предмет обсуждения уходит на второй план, – мир же и так расколот напополам, чего копья ломать.

Подобный накал дискуссии, учитывая остроту проблемы, не слишком удивителен; поразительно другое – если со стороны обличителей неравенства агрессивным стилем «скандалов, интриг, расследований» чаще балуются действительно публицисты (наподобие Наоми Кляйн с её «Доктриной шока»), то в противоположном лагере апологетов это едва ли не общее место, причём страсть к разоблачению «протоколов левацких мудрецов» и «плана Маркса» распространяется не только на тему неравенства. Последнее рутинно объясняется «продвижением левой повестки» и «узкой этикой зависти», но вот Патрик Бьюкенен, к примеру, обвиняет оппонентов в «Смерти Запада» («через управление культурой левые навязывают обществу свою мораль»), Джордж Лиф указывает, что Америка нуждается в «контратаке против обманчивого соблазна левизны», а Пол Готфрид жалуется, что «восхождение к власти постмарксистских левых заблокировало демократический протест и возможность автокоррекции политики». Эрнесто Араужо, новый глава бразильского МИД, обличает «марксистский глобализм» и считает глобальное потепление «догмой для усиления государства и экономического подъёма Китая». Экс-кандидат в президенты США, а ныне министр строительства и городского развития Бен Карсон ищет в американской политике заговор «фабианцев». Норберт Больц, помнится, объяснял беды мира «высокомерием обездоленных» и «заговором посредственности против превосходства», а Роберт Нозик, комментируя левые настроения интеллектуалов, называл их причиной «унижение от низкого статуса». Словом, нет и не может быть никаких глобальных проблем – есть только повальный левый ресентимент и ненависть к успеху.

В таких условиях особенно ценными становятся реальные аргументы, которыми обмениваются стороны дискуссии, - тем более, что за примерами доводов «в пользу» имеющегося неравенства не нужно далеко ходить. Чуть более года назад член-корреспондент РАН, главный научный сотрудник Отдела экономической теории ИМЭМО Ростислав Капелюшников опубликовал несколько статей, наглядно представляющих основные аргументы против «примитивизации проблемы» – а фактически против осуждения и обсуждения неравенства как такового.

Вкратце «позиция Капелюшникова» представляет собой сочетание трех тезисов. Во-первых, по мнению экономиста, никто не доказал, что неравенство как таковое является проблемой; во-вторых, обсуждаемые его масштабы преувеличены; в-третьих, внимание к неравенству представляет собой «главное «дискурсивное» оружие», которое сейчас используется для продвижения левой идеологической повестки». Каждый из тезисов, как несчастливая семья толстовской «Анны Карениной», интересен по-своему, а потому заслуживает и отдельного внимания.

Кроме того, огромное количество эмпирических исследований посвящены гипотетическим негативным эффектам высокого неравенства. В 2016 году доклад Всемирного банка указывал, что рост доходов 20% квантиля наиболее обеспеченных граждан на 1 процентный пункт (п.п.) в последующие пять лет уменьшает темп прироста ВВП на 0,08 п.п., а такой же рост доходов беднейшего квантиля, напротив, увеличивает прирост на 0,38 п.п. Работы Эндрю Берга, Джонатана Остри и Хараламбоса Цангаридеса также указывают на негативное влияние неравенства на темпы прироста ВВП и их устойчивость. Маркус Брюкнер и Даниэль Ледерман, анализируя 40-летний отрезок между 1970 и 2010 гг., делают вывод, что рост коэффициента Джини (отражающего степень расслоения в обществе) на 1 п.п. в течение следующих пяти лет снижает подушевой ВВП страны на 1,1%.

Не стоит недооценивать и политические эффекты неравенства. Капелюшников сам делает вполне справедливое замечание о том, что «количественно неравенство может быть небольшим, но если люди воспринимают его как несправедливое, оно будет вызывать недовольство», но почему-то следующий вывод делает в очень современном стиле – следовательно, проблема только в восприятии, а не в воспринимаемой проблеме. «Средства массовой информации в США муссировали тему», - пишет Капелюшников, предлагая своему читателю почти конспирологическую картину мира, где «муссируются» не связанные с реальностью темы, и злые журналисты сознательно встают на пути прогресса, чтобы не дать атлантам, что называется, расправить плечи. «Люди хотят жить в обществе не с более равномерным распределением доходов, а с более справедливым устройством», - пишет экономист. Прав ли он? Несомненно! Но проблема неравенства в большинстве случаев теснее связана с несправедливостью, чем кажется Капелюшникову, почему-то предполагающему, что «россияне не имеют ничего против богатства Аллы Пугачевой», а американцев не смущает состояние Билла Гейтса или Илона Маска. Интересно и то, что тот же Билл Гейтс считает неравенство проблемой и называет его именно «несправедливым», а некоторые исследования доказывают, что людям в целом свойственно недооценивать уровень неравенства, а не переоценивать его.

Возвращаясь непосредственно к политическим эффектам, можно не просто обратить внимание на то, что высокий уровень неравенства (возможно, воспринимаемый - но в постановке проблемы это действительно мало что меняет) приводит к росту голосования за радикальных популистов, но и на то, что именно неравенство, а не его обсуждение, усиливает перераспределительную и даже репрессивную роль государства. «Критики мейнстрима», включая Капелюшникова, предполагают, что современное обсуждение неравенства используется как «достаточный повод для немедленного вмешательства государства с целью сокращения его масштабов», и предупреждают (вполне справедливо) об опасностях государственной экспансии. При этом Пьер Розанваллон, Кевин Робертс, Томас Ромер и многие другие авторы отмечают, что неравенство может являться не только поводом, но и причиной растущего государственного вмешательства: распространение чувства незащищенности, рост осознания различий и неравенства в разных странах приводят к деградации имеющегося порядка и повышенному спросу граждан на дисциплинирующую интервенцию «государства-попечителя». Иными словами, люди, чувствуя собственную маргинальность или заброшенность, начинают надеяться либо на политиков-радикалов, обещающих им очередное «осушение вашингтонских болот», либо на привычное «государство», не всегда к месту ассоциирующееся со «всеобщим благосостоянием». И это, на самом деле, ключевой эффект существующего неравенства, бороться с которым невозможно, если отрицаешь саму причину его существования, - Капелюшников же, обсуждая возможные политические последствия неравенства, называет перечисленные выше явления «любительской политологией» (ссылаясь на авторитет Дж. Кокрейна, который сам, конечно, никакого политического образования не имеет) и говорит, что «в современных обществах революции разжигают не бедняки, а интеллектуалы». Вот так борец с «примитивизацией», ничего не скажешь.

Говоря о снижении неравенства, экономисты обычно приводят в качестве аргумента не только «разворот векового тренда» середины 2000-х годов, «когда после двух столетий почти непрерывного роста глобальное неравенство начало снижаться», но и рост доходов низших квантилей и децилей. Бедные же богатеют, «прилив поднимает все лодки»! «Развивающиеся страны резко сократили отставание от развитых по ожидаемой продолжительности жизни, - пишет Капелюшников и сразу переходит к своим методологическим претензиям, - есть все основания полагать, что за последние десятилетия глобальное неравенство в экономическом благосостоянии не только не увеличилось, но и заметно сократилось. У нас нет данных о глобальном неравенстве в пожизненных доходах или пожизненных расходах. Но если бы они существовали, то наверняка показали бы резкое сжатие масштабов общемирового экономического неравенства». Стоит отметить особую audacity of hope в исполнении члена-корреспондента РАН: данных у нас, конечно, нет, но если бы они были, они наверняка бы показали! К чему смотреть свежий доклад World Inequality Lab, где указывается, что «в последние десятилетия неравенство в доходах росло почти во всех странах, но разными темпами»; к чему упоминать британское исследование, прогнозирующее, что к 2030 году 2/3 мирового благосостояния сосредоточится в руках того самого 1% населения планеты? Ведь есть главный научный инструмент – вера. Вера в то, что другие инструменты обязательно показали бы. В то, что просто нужно по-другому измерить. В то, что левые радикалы плетут заговор, используя в своих интересах общедоступную статистику.

«Чтобы убедиться в этом, достаточно перейти от показателей текущих доходов к показателям пожизненных доходов – то есть к тому, сколько зарабатывает человек за всю жизнь»

В почти фанатичной вере Капелюшникова в пожизненные расчеты доходов и расходов самым примечательным обстоятельством является то, что другие экономисты, в т.ч. активно использующие соответствующие данные в собственных исследованиях, никогда не идеализировали такие расчеты и не рекламировали их как единственно верное средство для измерения неравенства. Более того, присмотревшись к lifetime-параметрам, можно заметить, что едва ли не единственный аргумент в пользу их использования для подобных целей изначально заключается в том, что они представляют неравенство «сглаженным», то есть попросту меньшим. Оттого сторонники пожизненных расчетов и настаивают на переходе к ним, несмотря на отсутствие подобной статистики на том уровне и в том масштабе, которыми характеризуются аннуитетные данные: когда хочешь доказать, что все преувеличивают, велико искушение использовать в споре параметр, который всё преуменьшает.

Экономисты обращают внимание на то, что lifetime-перспектива, оперируя ещё более усредненными данными, чем среднеарифметические годовые расчеты, превращает доход человека в исключительно абстрактный показатель, оторванный от какой-либо конъюнктуры и реалий потребления, - в конце концов, единственным, кому человек мог бы предъявить значение своих пожизненных доходов, мог бы быть какой-то небесный бухгалтер, отвечающий за распределение верующих по раю, но в такую перспективу вряд ли захочет поверить даже самый истовый протестант. Кроме того, современные расчеты «пожизненного» неравенства нередко основаны на теоретической симуляции «доходной биографии» человека, а не на реальных образцах последней, - что вполне естественно для усредненных данных, но вряд ли способствует валидности результатов, призванных дать «более корректную и информативную картину». Грубо говоря, людей справедливо смущают уже расчёты средней температуры по больнице, - что же говорить о показателе средней температуры за десятилетия работы медицинского учреждения.

Сегодня «пожизненные доходы» используются экономистами, в основном, в двух случаях – во-первых, как один из вариантов расчета различных страховых выплат (в случае травмы, увечья и прочих малоприятных инцидентов) и, во-вторых, для расчетов «человеческого капитала», величины сколь манящей, столь и условной. Применять их для оценки неравенства свежо и интересно, но ни одно из представленных наречий не является синонимом для корректности и информативности. Такие дела.

«Неравенство окажется гораздо ниже, если мерить его не по доходам, а по уровням потребления»

Еще одна совершенно честная попытка Капелюшникова занизить имеющийся уровень неравенства заключается в предложении перейти от распределения доходов к распределению расходов. «Строго говоря, не вполне даже понятно, почему мы вообще должны обращать большое внимание на дисперсию такого промежуточного индикатора как текущие денежные доходы», - делится сокровенными сомнениями экономист, и есть в этом что-то из давно знакомой россиянам экономической риторики в стиле «идите в бизнес»: действительно, зачем обращать внимание на текущие доходы людей, когда можно обратить внимание на их стимулируемое кредитами потребление, потраченные накопления предыдущих периодов или «пожизненные» показатели? В июне 2018 года на каждого россиянина приходилось 87 тысяч рублей кредитного долга – т.е. почти три среднестатистических и почти семь (!) модальных месячных доходов; у американцев и многих других статистика не лучше. Но разве же это проблема, когда можно улучшить статистику неравенства за счет закредитованности! Если бы экономисты по всему миру знали, что коэффициент Джини лечится микрозаймами, то Мухаммад Юнус, вероятно, получил бы не только Нобелевскую премию мира, но и награду по экономике.

Кроме того, коллеги Капелюшникова отнюдь не разделяют энтузиазма в отношении демпфирующих перспектив подсчёта расходов: во-первых, они признают, что внутри возрастных групп (когорт) распределение расходов по-прежнему остается крайне неравномерным даже после действия национальных фискальных механизмов, во-вторых, подмечают, что именно государственное перераспределение объясняет сокращение уровня неравенства по сравнению с данными по доходам, а в-третьих, даже после фискального вмешательства возможности граждан к потреблению остаются исключительно неравными (extremely unequal). Например, Орацио Аттанасио и Луиджи Пистаферри, на которых Капелюшников если и ссылается, то как-то очень избирательно, считают, что неравенство в потреблении не только резко выросло в последние десятилетия, но и практически не отличается от неравенства по доходам и накоплениям; Энтони Аткинсон подкрепляет их выводы ссылками на другие источники. В свою очередь, Марк Агияр и Марк Билс указывают, что динамика неравенства в сфере потребления совпадает по колебаниям с неравенством доходов, и это легко заметить уже по тому, насколько ориентированная на роскошь структура потребления наиболее обеспеченных домохозяйств отличается от всех остальных.

Кроме всего прочего, в какой-то момент Капелюшников задается и другим вопросом: «Почему неравенство в [какой-то отдельной стране] США должно быть для нас этически более значимо, чем общемировое неравенство»? Как писал как-то Игорь Губерман, «прекрасна чистая наивность в том, кто еще не искушен», - но довольно странно слышать от профессионального экономиста недоумение, почему же неравенство в конкретных условиях должно быть более показательно, чем общемировые показатели, ещё и упорядоченные по «пожизненному» принципу. Впрочем, когда хочешь принести реальность в жертву количественному молоху, пойдешь и не на такое. Ростислав Капелюшников скрепя сердце признаёт, что "существующее в России неравенство следовало бы скорее признать «недостаточным», чем «избыточным»" (потому что, по мнению экономиста, в стране не слишком велики межрегиональные различия), утверждает, что неравенство в мире снижается, несмотря на то, что сам ссылается на Уолтера Шейдела, подчеркивая, что «источником сокращения неравенства всегда и везде выступали социальные катаклизмы», - и, в конце концов, утверждает, что усилия общества должны быть направлены «не на борьбу с неравенством, а на обеспечение экономического процветания», как будто критики неравенства не говорят об экономическом процветании и как будто последнее совершенно не связано с прыжком через ту пропасть, которая сегодня разделяет богатых - и всех остальных.

Наконец, вишенкой на интеллектуальном торте контрмейнстримной апологии неравенства является тезис Капелюшникова о том, что все разговоры о разнице в доходах богатых и бедных – всего лишь прикрытие для «идеологического диктата» левых. В этом тезисе член-корреспондент РАН, как мы уже подчеркивали, не одинок – та же Дейдра Макклоски, автор поистине культовых «Риторики экономической науки» и «Буржуазных добродетелей», признавая постыдность праздного потребления, называя неравенство «важным этическим вопросом», предлагает не считать его «вопросом публичной политики», ведь такой переход основан на «смутном чувстве зависти» и «этически сомнительных позициях». Экономисты правого, либертарианского толка всё чаще обвиняют своих коллег в «ангажированности» и заказных исследованиях – как минимум не замечая в собственном глазу не меньшее бревно, а как максимум отказывая неприятной позиции в право на существование.

Когда Капелюшников сотоварищи обвиняют «левых» экономистов в стремлении дать государству повод для большего вмешательства в общественную жизнь, они причудливым образом стремятся высказаться за оппонента и вместо него. Ведь в большинстве случаев критики неравенства - ни Тома Пикетти, ни Пол Кругман, ни Джозеф Стиглиц, ни другие экономисты и политологи - не возлагают свои надежды только и исключительно на вторжение государства-попечителя: исследователи пишут и о необходимости профсоюзной деятельности, и о совершенствовании институтов здравоохранения и образования, и о социальной ответственности бизнеса; более того, как мы уже указывали, многие из них напрямую предупреждают о том, что распространение этатистских настроений может являться прямым следствием неравенства, а не его причиной. Почему же тогда перераспределительная политика государства, безусловно, остается важным элементом в предложениях по выравниванию глобального развития? Причина в налогах - но не в том, что наиболее обеспеченные платят их по низким ставкам, сколько в том, что порой они не платят практически никаких налогов. Более десятой доли мирового ВВП находится в офшорах; крупнейшие корпорации регулярно используют сложные схемы ухода от налогообложения; даже в случае финансового кризиса логика Too Big To Fail исправно распространяется на банкиров и бизнес-воротил, но ни в коем случае не на граждан, и на этом фоне обвинять государственный аппарат в сговоре с левыми интеллектуалами как-то совсем неприлично - если бюрократический Левиафан и выбирает себе партнера, то руководствуется скорее списком Forbes, нежели индексом Хирша. Как сказал однажды Андрей Колганов, государства бывает одновременно и слишком много, и слишком мало - это, увы, касается и самого обыкновенного регулирования; кое-где "ночной сторож" действительно превращается в агрессивного и ревнивого феодала, но кое-где он даже не может вспомнить, где оставил своё заряженное солью ружьё.

Несмотря на то, что заявляемый многими защитниками неравенства тезис звучит достаточно безобидно, - "бороться следует не с неравенством, а с его источниками", - в наблюдаемых условиях он, конечно, представляет собой откровенное фарисейство. Ведь для того, чтобы подобным образом улучшить качество дискуссии, связанной с современными социально-экономическими проблемами, совершенно не нужно выдумывать новые показатели, принципиально занижающие степень неравенства, не нужно снисходительно сетовать на то, что неразумные обыватели видят проблему там, где её нет, - ну и, конечно, не следует демонизировать оппонентов, представляя их каким-то неомарксистским мафиозным кружком, рвущимся к власти. Ведь по целому ряду позиций критики неравенства вполне осознают несовершенство как имеющейся статистики, так и собственных доводов, - но их оппоненты считают ненужным и избыточным само обсуждение неравенства, а вовсе не отдельные ошибки в этом обсуждении.

Подкрепляется эта позиция не только разоблачением заговоров в академической, журналистской и многих прочих сферах, но и утверждением, что все обсуждение неравенства вызвано той самой "узкой этикой зависти" к рыночно преуспевшим атлантам. Разговорам о бесконечном ресентименте левых, как говорится, не менее века в обед - и каждый раз мы слышим, что единственной причиной, почему человек может указывать другому на некоторую связывающую их проблему, является зависть и ненависть к успеху. Осуждаешь рассевшегося на три места пьянчугу в метро? Чешуйчатый социалист, ты просто хочешь сесть на его место! Сообщаешь в полицию о лихаче? Ты просто сублимируешь свою собственную жажду к нарушению правил дорожного движения! Тем временем, под грохот подобных литавр апологеты неравенства забывают важную мораль - в наше время, как пел однажды Соломон Бёрк, "if you don't say it's wrong, then that says it right", и если ты не желаешь выказать даже минимальное внимание к тому, как люди вокруг тебя обсуждают неравенство, следующим этапом будет приход очередного Пиночета, готового наплевать на несправедливость ради "естественного равновесия в национальной экономике".